Власовцев в плен не брать  - Сергей Михеенков

Сруб и стропила подняли за неделю. Марья Сидоровна привезла щепы со щеподралки и воз досок. В предбаннике набрали пол. Мойницу замостили осиновыми плашками. Печь пришлось выкладывать на две половины. Расчистили усадьбу Кондратия Герасимовича и, накатав с поля валунов и залив их глиной, поставили баньку среди одичавших яблонь и слив.

Фёдор, довольный и работой, и всем, с чем они в эти дни справились, сказал:

– Не баня, мужики, а прямо часовня!

А Кондратий Герасимович на слова кузнеца сказал своё:

– Теперь так и будет – всё, что ни сделаем, в память о них. – И кивнул в сторону кладбища.

Хлысты, которые остались от стройки, распилили по нужному размеру, пролысили, чтобы не заводился червяк, и сложили ровным штабелем под липой. На первый дом, как прикинул Кондратий Герасимович, леса должно было хватить. Зимой нарежем ещё, довольный сделанным, решил он, а весной надо будет Клавдии Семёновне ушицу погуще заварить…

За последние дни председатель похудел ещё сильнее, почернел от загара и ветра. Но рубцы на его теле чесаться перестали. А после Семёна дня, когда пожелтели липы и зашумела на стёжках листва, пришло письмо от Воронцова. Когда почтальонка, давно уже позабывшая дорогу в Нелюбичи, забрела к ним через переезд, разувшись и намочив подол юбки, Кондратий Герасимович не выдержал и крикнул издали:

– Здравствуй, Надя! Что, письмо принесла?

– Треугольник. Полевая почта. Видать, с фронта, – ответила Надя. – Кто ж тебе, Кондрат, с фронта пишет? Ай фельдшерица какая? Там-то, говорят, девки вольные?

– Друг мне пишет, – глянув на обратный адрес, строго сказал Кондратий Герасимович. – Фронтовой товарищ. Брат, можно сказать. А сестёр наших, которые на фронте, ты, Надя, по пустому случаю не срами. Они нас, безногих да безруких, из-под пуль на себе выносили.

Кондратий Герасимович тут же распечатал письмо, прочитал его и раз, и другой, но сгоряча не понял ни строчки. Но одно вошло в его разум, что письмо хорошее, никакой плохой вести оно не несло. Он отложил его и кинулся угощать Надю варёной картошкой и солёными огурцами. Огурцами его обеспечила красниковская сестра Агриппина Михайловна. Насолил целую бочку. Бочку раздобыл в райцентре, в заготконторе. Везде нашлись старые знакомые и доброхоты.

Пока Кондратий Герасимович угощал почтальонку Надю, Трофим разглядывал письмо и штемпели. Надя кивнула:

– Мальчонка-то, дядя Кондрат, читать не умеет.

И его как в сердце кольнуло: как же он не подумал, как же он забыл о том, что парня учить надо?

– Завтра в школу повезу, – сказал он. – Слышь, Троха-Трофим, завтра мы с тобой в Гуличи поедем. В школу. Хочешь учиться?

Мальчик радостно улыбнулся, как будто только того и ждал:

– Хочу, дядя Кондрат! – И неожиданно, движимый каким-то порывом благодарности и счастья, какого, может, и сам от себя не ожидал, кинулся к нему и крепко, насколько хватало мальчишеских сил и цепкости, обнял.

Кондратий Герасимович почувствовал, как перехватило разом горло и табачный дым полез в глаза, смешался со слезами. Отвернулся, закашлялся…

Назавтра он пораньше запряг кобылу, бросил в повозку охапку сена и отвёз Трофима в Гуличи.

Марья Сидоровна собиралась в райцентр на совещание.

– А меня что-то не вызывают, – посетовал Кондратий Герасимович. – Я, видать, у них пока во втором эшелоне числюсь.

– И радуйся. Меньше спрашивать будут, – подсказала ему Марья Сидоровна.

– Да я спроса не боюсь. А вот вопросы у меня поднакопились.

– Тогда поехали.

В тот день на железнодорожную станцию пригнали вагон с лошадьми. Пришёл он не с востока, как это было прежде, а с запада, со Смоленска. Это были выбракованные армейскими ветеринарными службами кони, присланные по разнарядке, как пояснил первый секретарь райкома партии, на подъём разрушенного народного хозяйства в районы, бывшие в оккупации.

Выделили пару коней и для Нелюбичей. Осматривая нежданный подарок и радуясь тому, что не зря поехал с Марьей Сидоровной на совещание, он увидел человека в шинельном полупальто, который пристально смотрел на него. Да это ж никак спаситель мой Пётр Фёдорович, догадался Нелюбин, узнавая и осанку старика, и его внимательный взгляд. Тот тоже уже шёл навстречу, взмахивал рукой и окликал его по имени.